Наша сегодняшняя “прогулка “ - по Кёнигсбергу... российских монарших особ.

Пьяный разгул

Надо сказать, интерес нынче к царям и царицам вспыхнул просто необыкновенный. Одна кампания вокруг злополучной “Матильды” чего стоит! И то сказать - стране, где исторически нет дорог, а есть направления, очень трудно двигаться по “особому” пути. (На бездорожье, знаете ли, любой путь - в каком-то смысле особый.)

Значит, нужны вехи. Ориентиры. Такие, например, как венценосные Романовы. То ли кровавые, то ли святые... Мучители и мученики. Как, собственно, и все мы.

...В Кёнигсберге, впрочем, где практически все российские цари и царицы перебывали (и даже не по одному разу), “кровавыми “они не были. Как не были и святыми.

Первым из Романовых в Кёнигсберге оказался Пётр Великий. Правда, Великим он тогда ещё не был. О визитах Петра I в Кёнигсберг мы много рассказывали и повторяться не будем. Разве что процитируем Пушкина:

“Человек большого ума и купеческих страстей, твёрдого характера и колоссальной силы воли, он в то же время был вспыльчив, склонен к насилию и физической расправе, непрестанные труды и заботы перемежались у него с пьяным разгулом”.

Рвали платье, секли плёткой

Пребывая в гостях у купца Нагеляйна, на Кнайпхёфше Лангассе, 2 (нынче Ленинский проспект), Пётр, говоря современным языком, “оттягивался” вовсю. Но... не блудил! По крайней мере, те четыре раза (с 1711 по 1717 год), когда его сопровождала жена, императрица Екатерина I.

Марта Самуиловна Скавронская, дочь литовского крестьянина, который рано умер от чумы, испытала в своей жизни немало: после смерти родителей, её в строгости воспитывал пастор Глюк; 16-летней её выдали замуж за шведского драгуна Иоганна Рабе (Кузе) из отряда, квартировавшего в Мариенбурге.

Во время Полтавской битвы Рабе попал в плен (и впоследствии умер в Сибири). После взятия Мариенбурга армией Шереметева, Марта чудом избежала изнасилования наёмниками-татарами: её спас русский солдат, отбив у “страшных людей в лисьих шапках с кривыми саблями”, которые тащили её из горящего дома, рвали платье, секли плёткой...

Отдалась солдату

Марта провела с солдатом ночь, под телегой, на охапке соломы. Она отдалась ему по доброй воле - только так она могла отблагодарить своего спасителя. Наутро её заприметил фельдмаршал Шереметев и выкупил у солдата-спасителя за рубль. Взял к себе экономкой.

Но Марта твёрдо решила, что в постель со стариком фельдмаршалом не ляжет, лучше истопит печку и до смерти угорит. Ей повезло: в тот же вечер к Шереметеву “на огонёк” заглянул сподвижник и любимец Петра Алексашка Меншиков. Он и отнял у Шереметева “последнюю радость “. А затем - уступил Марту царю.

Пётр влюбился. Марта была приобщена к православию, наречена Екатериной Алексеевной, в 1712 году Пётр оформил с нею церковный брак. Так что в первый свой визит в Кёнигсберг она сопровождала Петра как “жена не венчаная”, т.е. фактически наложница.

Крёстная мать

Но купца Нагеляйна, несмотря на строгие пуританские нравы, царившие в это время в Кёнигсберге, сие обстоятельство ничуть не смущало. Как не смущало оно и саму Екатерину. Она не стыдилась своего прошлого и не пыталась из себя “чего-нибудь строить”.

Царица с трудом научилась читать и писать (по другой версии - так и НЕ научилась). От брака с Петром она родила семерых детей (и пятерых из них похоронила во младенчестве).

Всю себя она посвятила Петру. Знала, как погасить его внезапно вспыхнувший гнев, не боялась сунуться под горячую руку, заступалась за попавших “под раздачу” придворных, пыталась экономно вести домашнее хозяйство во дворце, прикрывала многочисленные огрехи слуг - и охотно отмечала с ними их личные “маленькие праздники” (была крёстной матерью чуть ли не двух десятков детей гвардейцев).

Возилась на кухне

Екатерина так и не приобрела привычки к роскоши - и Меншиков, оставшийся на всю её жизнь лучшим другом и советчиком, сам покупал ей драгоценности и заказывал платья, чтобы на ассамблее царица не выглядела беднее жён придворных...

В Кёнигсберге же Екатерина - в свободное от увеселений время - охотно возилась на кухне вместе с женой Нагеляйна или каталась на лодке по Преголе, или вышивала крестиком под звуки музыкальной шкатулки в уютной “малой” гостиной купеческого дома...

Весьма уродлив

Пребывание в Кёнигсберге Софьи Фредерики Августы Анхальт-Цербстской - будущей Екатерины II - было не столь идиллическим. 15-летняя девочка из бедного немецкого княже­ского рода остановилась 27 января 1744 года в Кёнигсберге в доме почтмейстера по пути в Петербург, где её ждало замужество.

О наследнике российского престола Петре Фёдоровиче, за которого ей предстояло выйти замуж, она не знала ничего - кроме того, что он весьма уродлив и, скорее всего, психиче­ски неполноценен.

(Об этом тайком шепталась мать Софьи с особо доверенными придворными.)

Кстати, своего будущего супруга она один раз видела. Ей тогда исполнилось десять, а он - её троюродный брат - был одиннадцатилетним. Дети встретились в Эйтине, где после смерти герцога Гольштейнского его наследник собрал всю родню.

Карл Петер - так звали Петра Фёдоровича до его православного крещения - оказался на редкость противен, но Софье тогда это было неважно... Сейчас же это было неважно вдвойне.

На тощем матрасике

Софья, привыкшая жить в нищете, воспитанная одной-единственной гувернанткой-француженкой, обираемая собственной матерью (та присвоила все подарки, направленные невесте Петра Фёдоровича его тётушкой, императрицей Елизаветой), честолюбивая юная Софья, лёжа на тощем матрасике в доме почтмейстера, насквозь пропахшем кислой капустой, потратила свою ночь в Кёнигсберге не зря. Именно здесь она сформулировала три самых важных правила, которые и позволят ей впоследствии превратиться в Екатерину Великую:

“1. Нравиться великому князю.

2. Нравиться императрице.

3. Нравиться народу”.

И ещё одно - которое она не записывала в дневнике, но однажды обмолвилась о нём своей подруге Дашковой:

“Никогда больше меня не укусит ни один клоп, и я никогда не буду есть кислой капусты!”

Видимо, в доме кёнигсбергского почт­мейстера ей мало не показалось ни того, ни другого... Она писала отцу: “Этот дом ничем не отличался от свиного хлева. Муж, жена, сторожевой пёс, куры, дети спали вповалку в колыбелях, в кроватях, за печами, на матрацах...”

Принцесса и король

Павел I, сын Екатерины II, рождённый ею не от мужа (по причине физиологических особенностей супруга она несколько лет оставалась девственницей, из-за чего, дескать, и пустилась во все тяжкие) был в Кёнигсберге в 1776 году.

Павел направлялся в Берлин на смотрины: Екатерина II, заручившись поддержкой короля Пруссии Фридриха II, устраивала брак Павла с внучатой племянницей Фридриха Софией Доротеей Вюртембергской. И хотя принцесса была уже обещана принцу Гессенскому, но предложение русского двора Фридрих II счёл несравнимо более престижным - и расстарался вовсю.

...В Кёнигсберге Павла встречали торжественно: в районе Закхаймских ворот была выстроена Триумфальная арка, в саду купца Сатургуса - организовано пышное застолье с местной знатью и самыми именитыми горожанами, в доме графини фон Кайзерлинг состоялся изысканнейший званый ужин...

Посетил синагогу

Павел I посетил университет (Альбертину), крепость Фридрихсбург и даже местную синагогу (хотя и был до мозга костей антисемитом).

В Берлине король Фридрих Великий оказал ему такой благожелательный приём, что Павел навсегда сделался его поклонником. 11 июля 1776 года Павел увидел Софью Доротею, на следующий день была объявлена их помолвка, и царевич отправился домой, опять-таки через Кёнигсберг.

Он въехал в город через Бранденбургские ворота, был с помпой принят в Королевском замке, где “утешился от забот” с одной из придворных дам помоложе...

В сентябре София Доротея крестилась в православие, став Марией Фёдоровной, после чего была сыграна свадьба - и возобновлён союзный договор между Российской империей и Пруссией, на который, собственно, и рассчитывал Фридрих Великий, погружаясь в матримониальные хлопоты.

Проигрался в карты

В 1800 году в Кёнигсберге побывала дочь Павла, великая княгиня Елена Павловна. В её честь был дан роскошный бал, где Елена потрясла собравшихся, приняв... приглашение на вальс (!).

Вальс появился всего десятью годами раньше и считался танцем почти непристойным, ибо партнёры находились на слишком близком расстоянии, а кавалер к тому же обнимал свою даму за талию.

Молодой офицер граф фон Кайзерлинг (троюродный племянник мужа знаменитой графини) пригласил Елену Павловну... из-за спора. Накануне в кругу сослуживцев он сильно проигрался в карты. Платить долг чести ему было нечем, и он решил на всю сумму заключить “безумное пари”. Дескать, он непременно будет вальсировать с дочерью русского царя. Его кредитор, предчувствуя “двойной улов”, согласился.

Главной трудностью было сделать так, чтобы на великосвет­ском балу зазвучала “запретная музыка”.

Грязные танцы

Фон Кайзерлинг обманул устроителя бала, заявив, что в Петербурге ни один изысканный бал давно уже не обходится без вальса.

И если в Кёнигсберге Елене Павловне не удастся станцевать вальс, великая княгиня сочтёт город отсталым.

Устроитель на эту выдумку купился. Когда же в зале раздались звуки “неприличной” музыки, все присутствующие буквально оцепенели. И только молодой фон Кайзерлинг, терять которому было нечего, направился аккурат к великой княгине, весьма этим сконфуженной.

Но, видимо, было нечто отчаянное в выражении лица молодого аристократа... или великая княгиня просто решила “не раздувать истории”... или же сама в глубине души хотела станцевать этот “грязный”, но такой соблазнительный вальс... Короче, именно после этого бала вальс в Кёнигсберге танцевали на всех дворянских балах.

Дочь российского императора, сделав два тура по залу в объятиях ошалевшего от собственной дерзости графа, как бы сей танец “узаконила”.

Вторая Луиза

О визитах в Кёнигсберг Александра I говорилось немало. Как и о его тонких взаимоотношениях с королевой Пруссии Луизой.

Но интересно, чтобы была здесь и другая Луиза - Мария Августа Баденская, супруга Александра I. Ей было четырнадцать, когда 16-летний Александр женился на ней, не желая перечить воле своей бабушки, Екатерины II.

Луиза Мария Августа, в православии ставшая Елизаветой Алексеевной, была очень хороша собой. В 1814 году, когда она посетила Кёнигсберг, ей стукнуло уже 35 лет (по тем временам для женщин возраст солидный), но приглашённые на званый ужин в Кнайпхофе купцы восторженно расписывали её “восхитительную талию, пепельно-серые волосы, спадающие локонами на шею, молочно-белую кожу, розовые щёки и очень приятно очерченный рот”.

Менял фавориток

В честь Елизаветы Алексеевны в Кёнигсберге была воздвигнута Триумфальная арка, увенчанная изображением Психеи (“Амур и Психея” - так называли эту супружескую пару, олицетворяющую союз Пруссии и России).

Увы, брак этот, удачный в политическом плане, не принёс счастья ни Александру, ни Елизавете. Александр лет до сорока таскался по придворным дамам, как мартовский кот по кошкам, и то и дело менял фавориток.

Елизавета, похоронившая маленьких двух дочерей, грустила, читала, занималась самообразованием... Она запомнилась ещё и тем, что, став императрицей, отказалась от положенного ей на расходы миллиона рублей в год, взяв только двести тысяч. Из них на свои нужды она употребляла всего пятнадцать тысяч, а остальное - жертвовала на благотворительность.

Влюблена в роскошь

...Ещё одна российская императрица - Фредерика Луиза Шарлотта Вильгельмина, супруга Николая I - провела в Кёнигсберге целых два года.

Дочь Фридриха Вильгельма III и королевы Луизы, она с 1807-го по 1809 год жила в имении Бузольт в районе Луизенваля. И это были очень непростые для королевской четы годы: Пруссия только что проиграла войну Наполеону.

Маленькая Фредерика в полной мере познала бедность - по крайней мере, в королевском её исполнении. Понятно, что на хлебе с водой семья монарха не сидела, но и деликатесами особо не баловалась.

Став женой Николая I, императрицей Александрой Фёдоровной, юная Шарлотта в полной мере возместит себе все детские лишения. Она будет влюблена в роскошь. Это, кстати, странным образом поможет её супругу Николаю в какой-то мере расположить к себе народ.

Пироги на телегах

Николай, сторонник пуританского образа жизни (носил только военную форму, причём военная шинель заменяла ему даже домашний халат; спал на простом волосяном матрасе, вставал до рассвета, ел самые непритязательные блюда и т.п.), под влиянием жены начал устраивать пышные рождественские ёлки. А в день особых царских праздников Николай угощал народ с размахом: столы с закусками расставлялись вокруг дворца на три версты, а пироги для бесплатной раздачи развозились по городу на телегах, саженями, как дрова...

Ну а после Николая I российские венценосные особы Кёнигсберг не жаловали. У них были другие маршруты передвижения. И другие приоритеты.

Борода “лопатой”

Так, Александр II, находившийся под большим влиянием дяди, прусского короля Вильгельма I, с Пруссией, тем не менее, не ладил.

Александр III вообще сблизился с Францией: его жена, урождённая принцесса Шлезвиг-Гольштинская, ненавидела германского канцлера Бисмарка и внушила ненависть к немцам супругу. В России наступила пора бурной русификации: людям с немецкими фамилиями в плане карьеры ничего не светило, чиновники и офицеры, сбрив усы и бакенбарды, отпустили бороды “лопатой”...

Кстати, Александр III был первым (и последним) российским императором, который скончался от алкоголизма: ежедневные попойки привели его к болезни почек. Такой вот “народный” исход.

Матильда на курорте

Интересно, что перед смертью Александр III просил старшего сына Николая править не больше пяти лет, а потом передать власть младшему брату - Михаилу. Даже Александр, человек весьма ограниченный, понимал, что его первенец к государственной деятельности не способен. Ну а первенец, став Николаем II, выполнить данное им обещание не соизволил.

Многочисленные великие князья - инкогнито! - отмечались в столице Восточной Пруссии по дороге в блестящие столицы европейских государств. Но святости особой они также не проявляли. Та самая балерина Матильда Кшесинская, вокруг имени которой вот уже полтора года кипят нешуточные страсти, выезжала однажды на воды в курортный Кранц (ныне Зеленоградск). И к ней здесь должен был присоединиться её возлюбленный Ники, ещё не женившийся на тот момент на Алисе Гессенской. И помешало ему отнюдь не сознание “греховности” сего деяния, а прознавший про его намерения отец.

Но это уже другая история. А наши “прогулки” - продолжаются.

Д. Якшина